Модус на пространстве текста. Монография - Олег Копытов

Публицисту нужно держаться «своих» – партии, мнения страта или кластера общества, конфессии, группы некоего культурного типа, конформистов или нонконформистов, в общем – единомышленников, но приводить все новые аргументы и придумывать все новые виды пафоса этого «своего».

Между этими требованиями «тем» и «рем» создается разность потенциалов, которая ведет к обязательному функционированию модуса – прямого, отчасти и опосредованно формализованного и имплицитного. Модус в этих сферах помогает, с одной стороны, просто отделить «известное» от «нового». С другой стороны, подчеркивает важность как «известного», так и «нового» – причем важность отдельно «нового взгляда на старые вещи», отдельно «новых вещей для старых взглядов», с третьей стороны, актуализует «старое», с четвертой стороны, «традициализует» «новое», с пятой стороны, отделяет «сверхновое» от, как выразился Ю. В. Рождественский, «небольшого приращения смысла», с шестой стороны, дает оценку (хорошо-плохо-безразлично) как старому, так и новому, с седьмой стороны, говорит о вышеперечисленных отношениях интеллигентно, мягко, деликатно, неагрессивно, во всяком случае, соблюдая некие речевые кодексы, то есть в рамках культуры, с восьмой стороны, помогает автору строить архитектуру текста, а читателю в этой архитектуре разбираться.

Из работ Ю. В. Рождественского и его последователя А. А. Волкова мы можем выбрать именно эти три сферы, эти три типа текстов – научный, художественный и публицистический – как главные для функционирования модуса на пространстве текста не только рассмотрением через призму авторства, но и методом исключения.

Из всех других видов словесности, как их выделяют Ю. В. Рождественский и А. А. Волков, важнейшей для культуры является духовная словесность. Но мы не можем ожидать в ней развитых модусно-диктумных отношений. В принципе они могут там быть, поскольку «духовная словесность складывается в условиях конкретного общества и в составе существующих норм словесности… это развитие… происходит под сильным влиянием поэтики, риторики, диалектики и литературных прецедентов» [Волков 2001, 143]. Но всё же в духовную словесность «…отбираются, воспроизводятся и перерабатываются (например, в виде компиляций) такие произведения, которые в наибольшей степени совместимы с христианским мировоззрением» [Там же]. То есть сам догматический характер духовной словесности не оставляет простора для модусных отношений.

В фольклоре авторство не осознанно личное, а народное, поэтому субъективных логико-психологических переменных к диктуму (модуса) мы здесь вообще не найдем.

В документах (в другой и более широкой терминологии – в официально-деловом стиле речи) мы так же не предположим широкого хождения модуса, кроме некоторых, чаще имплицитных и окказиональных форм.

В поэзии и ораторике – есть простор для модуса. Но – смотря что мы будем понимать под поэзией и ораторикой. Поэзию в смысле – ритмо-метрические, чаще рифмованные тексты, стихи – мы не станем рассматривать скорее по техническим, чем по сущностным причинам. В трудах Ю. В. Рождественского поэзия – скорее родовое понятие, это создание вообще мира образов. В «Лекциях…» он так разделяет поэзию и прозу. «Соответственно предметно-тематической ориентации общие значения речи противопоставляются в двух направлениях – поэзии и прозе. Проза обращена к значениям практических искусств, а поэзия – к значениям мусических искусств. Значения языковых знаков бывают близкими к поэзии (художественно-образными) и близкими к прозе (предметно-образными). В содержании каждого знака, даже в значении грамматических форм, присутствуют обе стороны – и поэтическая и прозаическая. Так, значение рода существительных в образном смысле указывает на пол, а в понятийном – на класс существительных. Эта двойная ориентированность справедлива для значений знаменательных слов. Два типа образности связаны с тем, что язык, будучи ориентированным на практическую семиотику, на такие системы, как чертежи, меры, сигналы, создает предметные образы, а будучи ориентированным на музыку, пластику тела, живопись, – художественные образы. Для создания образности значений язык прибегает к средствам звукоподражания, звуковой символике, этимологии внутренних форм, идиоматике, фразеологии, образным композиционно-стилистическим формам речи. И поэзия и проза оперируют не только образами, но и понятиями. Для их создания язык прибегает к различным типам определения значений слов (путем толкования, через синоним, перечислением по аналогии и др.) вплоть до прямого соотнесения слова с объектом, который это слово называет» [Рождественский 1990, 38]. Иными словами, мы станем утверждать главные модусные текстостроительные роли в поэзии, но только в той, что Ю. В. Рождественский называл прозо-поэзией, то есть технически организованной не как стихи и более обращенной не «к Музам», а к жизни.

Ораторику же, как впрочем, и массовую коммуникацию, мы объединяем с публицистикой. И вот почему. И Ю. В. Рождественский и в особенности А. А. Волков выделяют ораторику и массовую коммуникацию в отдельные виды словесности главным образом по параметру их генезиса, исторического развития, также – по параметру техническому, и по параметру целей, задач и взаимоотношения с адресатом. Мы же сосредоточимся только на том, что и ораторика, и публицистика и массовая коммуникация, если вывести за скобки их происхождение и техническое оформление, по сути являются «летописью современности», обращены к основным проблемам политики, экономики, культуры современности, в них каждое конкретное высказывание (не «общие места», не «лозунги», не «документы», с одной стороны, и не субъективные банальности, с другой стороны, чего там тоже немало) четко ориентировано на конкретного автора – оратора (кстати, могущего воспользоваться техническими средствами массовой коммуникации, как в примере с «Разговором Путина», приводившемся в нашей 1 главе), публициста (сегодня часто называемого колумнистом, то есть регулярно высказывающимся в тех же СМИ, часто в своих газетно-журнальных колонках или телепрограммах, по кругу определенных тем-проблем), журналиста – универсала публичных высказываний «на злобу дня».

Наконец, остаются две важнейших сферы словесности – эпистолография и философия.

А. А. Волков пишет: «Третьим родом словесности являются послания, которые отличаются от документа и сочинения и сходны с ними в том отношении, что послания, как документы, адресуются определенному лицу или лицам, но, подобно сочинениям, не являются произведениями, обязательными для прочтения. В этой связи следует различать настоящие послания и литературные, которые представляют собой жанр сочинений» [Волков 2001, 30]. Это важное для нас замечание. Эпистолярные жанры художественной литературы для нас релевантны. А настоящие послания, то есть сегодня это традиционные почтовые письма, электронные письма, SMS, бытовые записки, а также большой набор писем официальных предназначены не вообще адресату, а адресату конкретному. Притом, что и отправитель, адресант предельно конкретен, – это предельно суживает сферу модусно-диктумных отношений конкретными отношениями адресанта и адресата. Это не имеет того общего характера, который ведет к исследованию речи вообще и к языку вообще, то есть здесь мы не усмотрим той ширины охвата, которая необходима и достаточна для лингвистического взгляда.

И наоборот, – в области философского сочинения. Оно предельно широко. Поскольку философ занимается поиском наиболее общих, широких законов природы, общества, жизни и бытия, согласно классическому определению философии как таковой. Здесь – опять же сообразуясь с классическим определением философии – нам стоит ожидать предельных обобщений, то есть предельно широкого диктума, «логико-психологические переменные» этому диктуму в сфере философии просто вредны. По сути дела философ в каждом своем сочинении должен писать на тему «Так устроен мир», и не допускать высказываний типа «Я думаю, что мир устроен так», не это ли имел в виду Ницше, когда иронически заметил: «Прежде „я“ скрывалось в стаде; и теперь еще в „я“ таится стадо» [Ницше 1994, 355]?

Итак, исходя из взглядов на виды словесности Ю. В. Рождественского и А. А. Волкова, мы утверждаем, что наиболее развитые модусно-диктумные отношения, наиболее важные текстостроительные роли модуса находятся в сфере письменных текстов, а именно сочинений, а именно сочинений художественной литературы (прозы) и научной литературы, а также публицистических сочинений, сегодня чаще функционирующих в средствах массовой коммуникации – в газетной и журнальной печатной продукции, в Интернете. Модусная текстостроительная роль есть и в других сферах словесности, но либо она представлена меньше и менее значительна, либо слишком ориентирована на конкретных говорящих и слушающих, либо её менее удобно рассматривать в лингвистическом исследовании (например, теле и радио речь) по техническим причинам (там много экстралингвистического – интонация, музыка, шумы, картинка, значения и темпо-ритм отдельно картинки и речи и их совмещений, особенности «сетки вещания» и т.д.).